Физик - это диагноз. Физик - это не лечится
внезапно броманс, хотя хотела не в него
Стар Трек... пошто ты мучаешь меня?
текст 9: НичегоУ Маккоя не было ничего. Только кости. Белые, обглоданные дикими тварями, отполированные песком, иссушенные солнцем. Они выпирали под тонким слоем кожи, ломались, крошились и оставляли после себя только сероватую пыль.
«Как поэтиш-ш-ш-шно» - смех хрипло разносится по каюте, тренькает лед от соприкосновения со стенками, а мужчина просто роняет слишком трезвую для такого больного вечера голову на руки.
По словам Чехова, самый худший день недели – понедельник. Тогда и дела не делаются, и работа не работается и вообще, понедельник в общем и целом хуже, чем любой пятницы выпадающей на тринадцатое. Почему? Хотя бы потому, что пятница, раз в несколько месяцев, а понедельник через каждые семь дней. Как сказал бы из много(не)уважаемый старпом – логично.
Правда, Леонардо согласится с этим высказыванием не мог, так же, как и с тем что «понедельник день тяжелый». Просто потому что жопа происходила у него все время, внезависимости от времени суток, дня недели и количества нервных клеток, что у него в запасе имелись.
Пятилетняя, чтоб ее, исследовательская миссия с кучей разнообразных высадок, перелетов и прочих больших и мелких непрятностей.
«Ага, будто мы в каждой бочке затычка» - Маккой ыркнул, усмехнувшись куда-то в район столенишцы, заторможено поднял голову и невидяще уперся взглядом в темное стекло бутыли.
На душе было муторно, тоскливо и очень, просто очень, страшно. Очень хотелось свернуться калачиком, уткнуться, как в детстве носом в коленки, закрывшись для надежности еще и руками и просто… расплакаться. Не громко, с надрывом, как делала вся детвора, а тихо, сглатывая всхлипы и позволяя соленым каплям чертить дорожки по грязным щекам. Вообще, Леонард даже будучи ребенком плакал ужасно редко. Больше бравадился и хмурил лоб, щуря неподестки серьезный взгляд, становясь до смешного похожим на взъерошенного воробья, а если уж и лили слезы, то тихо. Уходя подальше от всех, прячсь в самом дальнем углу гаража. Чтобы даже не пытался думать, что он как девчонка распутил нюни. И самое интересное, в этом тайном месте его всегда находил дед. Ерошил волосы, поднимал на руки и уносил обратно в дом, позволяя Леонарду хоть немного побыть маленьким и капризными. Другой возможности у тогда еще только будущего медицинского гения просто не было.
«А сейчас нет и подавно» - смешок и тело просто откидывается на стул, позволяя правой руке безвольно скользнуть вниз. «У меня вообще сейчас ничего нет»
Тихий хмык мягко утонул в вязкой тишине, а ___ легко прикрылись. У Маккоя действительно ничего не было.
Жена отобрала мир в лице дочери, болезнь и собственный эгоизм – отца.
- Как же глупо, - мужчина фыркнул. Медленно оттолкнулся от спинки, сцепил ладони в замок, укладывая локти на стол, и утыкая в них лоб.
Его руки… Его называли врачом с легендарными руками. С колдовской силой в длинных пальцах и широких ладонях. Иногда казалось, что он может вылечить всех и вся, что нет такой болезни, что не смог бы победить, но Леонард лучше других знал. Это заблуждение.
«Большое, огромное заблуждение» - взгляд щурится, дыхание рвется на части. Движения медленные, словно проходящие сквозь воду. Дыхание такое же. Нарочито спокойное, медленное.
Иногда его пациенты погибали: от ран, от отравления, от неизвестной хероборы, от того, что сами теряли желание жить. Они умирали, улыбались обескровленными губами или же даже не дергались, едва пульс переставал биться. Они умирали и оставляли его жить даже, осознавать и понимать: он не господь Бог, а старуха с косой в этом шахматном раунде одержала очередную сокрушительную победу.
«И сегодня у нее почти получилось» - кулак громко хлопнул по столешнице, правая рука тут же взметнулась к лицу, закрывая глаза и заставляя Леонардо жмурится и тихо дышать сквозь зубы.
Его мотало. Ему было тяжело. Его знобило, а все потому что Джим опять умудрился чуть не помереть у него на руках.
На очередной безопасной планете класса М. На очередной естественно безопасной миссии по изучению планеты. А то, что ни одна миссия у них скучно и просто не заканчивалась, что у них всегда все через до и это место, а то что когда-нибудь Маккой может просто не успеть спасти эту чертову капитанскую задницу, что в каждой бочке затычка, который в очередной раз подхватил непонятный вирус, что заставлял тело буквально разлагаться на глазах.
Почему Джим? Почему не он, Маккой? Какого собственно черта?
- Черт!
Стакан громко разбивается об стену, глуша тихой звук расходящейся двери в комнату.
Да если бы и не глушила, то Маккой вряд ли бы хоть что-нибудь услышал. В ушах звенело. Он в исступлении смотрел на осколки на полу и мокрое пятно на стене. Его знобило и трясло. Было настолько плохо душевно, что все это отдавало на физическом уровне. Это было невыносимо.
- Доктор?
Спокойный голос заставил вздрогнуть и слегка обернуться.
- Спок? – очень тихо и загнанно, но вскоре темперамент взял свое. – Какого черта ты тут делаешь?
Маккой не хотел видеть себя со стороны, и оборачиваться не смел. Спок не бесчувственный чурбан, каким хочет казаться. Он чуткий. До ужаса чуткий, что б его.
- Вы забыли заблокировать дверь, доктор Маккой, - чужой голос заставил матернуться и резко дернуть головой. – А еще ваша рука. Вы ранены.
- Что? – тело само собой выпрямилось, взгляд тотчас дернулся к ладоням. Н-да, и когда успел. – Черт.
Мужчина врыкнул, резким шагом пересек комнату, подбираясь к кожному регенератору. И откровенно ругаясь на самого себя. Повредить ведущую руку. Это сильно.
- Да твою ж… - ладони дрожали. Нервы, нервы, нервы. Господи, что же с ним такое…. – Черт, черт…
- Доктор… - чужой монотонный не возглас, а утверждение тверд и раздается почти над ухом, заставляя дернуться, чуть не выронить регенератор и отчаянно ругаться.
- ЧТО?! – Леонард готов рычать, рвать и метать. Он устал, заебан и просто вымотался, он готов уже просто послать коммандера на три веселых и в пеший эротический, но… почему-то замирает, едва чужая ладонь накрывает его собственные почему-то сейчас совсем не твердые руки.
Длинные пальцы с утонченной ладонью спокойно перекрыли хаотические метания, заставили вскинуться и взглянуть в темные, подернутые печалью глаза. Чтобы там не говорил хобгоблин этот, какие маски не носил, а глаза не врут. Живые они. Человеческие. От матери.
- Давайте я… - голос коммандера тихий, уверенный, успокаивающий. Что за магию использует он хрен поймешь. Хотя нет, поймешь, ибо он тактильный телепат. Но… к черту все.
Маккой просто кивает. Он устал и позволяет увести себя на диван. Из него словно бы разом выкачали весь гнев. Словно бы шарик мальчишка проткнул иголкой и заставил тот сдуться немедленно.
Он только отстраненно наблюдает, как коммандер берет его ладони в свои, как протирает от крови, как дезинфицирует, как прикладывает регенератор. Тихое жужжание наполняет каюту, говорит что-либо не получается. Взрыв сменяется апатией и бесконечным бессилием. Леонард даже не подозревал, что можно так устать.
Его день начался через жопу: Джослин не дала добро на следующую встречу с Джоанной, светлокурые и дурнолобые энсины угробили образцы, а спуск на планету вообще пошел по звезде, доказывая, что будь на месте Маккоя в десанте тот же коммандер, всего этого можно было бы и избежать.
«Старый, потрепанный, сельский иди…»
- Доктор! – возглас рубит тишину, словно нож масло, ладони уже залечены, а Маккой проворонил момент, когда Спок убрал регенератор к чертовой матери и просто держал его огрубевшие «колдовские руки» в своих. – Хватит… Вы не виноваты.
- Нет… не хватит Спок … - Маккой преувеличенно мягко качает головой, усмехается, не замечая того, как коммандер крепче сжимает его ладони, и просто кривит рот в ухмылке. – Не хватит. Джим чуть не умер из-за моей ошибки. Из-а того, что не доглядел, не проверил и позволил ему хватать эту дурную флору-фауну руками! Я, слышишь? Я! И мертв он был бы из-за меня! Из-за моей ошибки, из-за моей невнимательности, из-за того, что я просто не успел бы его спасти, черт возьми!
Леонард вскидывает, щурит глаза, которые почему-то слезятся и замирает натыкаясь на искру испуга в чужих глазах. Точно. Телепат. Контактный. Как он мог забыть. Спок же не выносит таких эмоций. Он же вулканец.
- Прости Спок… Я… - плечи опускаются, голову ведет то в одну, то в другую сторону. Леонард почти ненавидит себя.
- Доктор… - голос на минуту смолкает, чудится движение, будто полувулканец слегка ведет остроухой головой, а после тон крепнет. – Леонард. Джим жив. Твоей вины здесь нет. Произошедшее… - чудится словно бы вздох, - как говорите вы, земляне, стечение обстоятельств. Ни вы, ни даже я не смогли бы его предотвратить. Вот и все…
- Спок… я устал. Понимаешь? Устал…
Сил нет. В других обстоятельствах, при других регалиях, Маккоя бы точно никак и никогда, а так… Он просто поддается инстинкту и усталости и утыкается влажным лбом в чужое острое плечо, щурится, кусает губу, и обмякает, едва его уверенно сгребают в объятия и кладут эти чертовы длинные пальцы на макушку.
Спок не спрашивает. Не говорит. Он молчит и позволяет Маккою беззвучно рыдать в плечо, как когда-то позволял дед. Он только крепче прижимает неясного и почти убитого человека к себе, думает о чем-то своем вулканском и просто не дает потеряться в этом чертовом дне.
У Маккоя после развода не было ничего. В академии появился Джим. На Энтерпрайз добавился Спок.
А еще у него была ксенополицетемия, что пожирала его изнутри, что сушила его и убивала, сжирая заживо. С каждым днем она прогрессировала и забирала энергию, желание жить и просто хоть что-либо делать. Знали об этом Спок? Нет. Говорил ли Маккой об этом Джиму.
Леонард узнал про болезнь этим утром. А дальше день пошел по путям искривленным. Времени не было, да и впрочем желания.
Будет ли он говорить об этом? Нет. У Маккоя всего два месяца на то, чтобы составить план, как дать на подпись Джиму лист об увольнении, чтобы тот подписал не глядя, и кого оставить после себя. А после… он даже не знает, что будет после.
А пока… У Маккоя не было ничего. Но теперь появился Джим, а после него Спок.
И сейчас, греясь в чужих объятиях, успокаиваясь и отпуская истерику, он просто старался не думать ни о чем и ни ком. Ибо… у Спока тоже ничего не стало, после гибели вулкана, и появилось здесь. На Энтерпрайз.
А стать причиной чужой боли Маккой отчаянно не желал.
Ведь когда у него тоже, ничего, кроме костей не было. А душа и дом появились внезапно.
Стар Трек... пошто ты мучаешь меня?
текст 9: НичегоУ Маккоя не было ничего. Только кости. Белые, обглоданные дикими тварями, отполированные песком, иссушенные солнцем. Они выпирали под тонким слоем кожи, ломались, крошились и оставляли после себя только сероватую пыль.
«Как поэтиш-ш-ш-шно» - смех хрипло разносится по каюте, тренькает лед от соприкосновения со стенками, а мужчина просто роняет слишком трезвую для такого больного вечера голову на руки.
По словам Чехова, самый худший день недели – понедельник. Тогда и дела не делаются, и работа не работается и вообще, понедельник в общем и целом хуже, чем любой пятницы выпадающей на тринадцатое. Почему? Хотя бы потому, что пятница, раз в несколько месяцев, а понедельник через каждые семь дней. Как сказал бы из много(не)уважаемый старпом – логично.
Правда, Леонардо согласится с этим высказыванием не мог, так же, как и с тем что «понедельник день тяжелый». Просто потому что жопа происходила у него все время, внезависимости от времени суток, дня недели и количества нервных клеток, что у него в запасе имелись.
Пятилетняя, чтоб ее, исследовательская миссия с кучей разнообразных высадок, перелетов и прочих больших и мелких непрятностей.
«Ага, будто мы в каждой бочке затычка» - Маккой ыркнул, усмехнувшись куда-то в район столенишцы, заторможено поднял голову и невидяще уперся взглядом в темное стекло бутыли.
На душе было муторно, тоскливо и очень, просто очень, страшно. Очень хотелось свернуться калачиком, уткнуться, как в детстве носом в коленки, закрывшись для надежности еще и руками и просто… расплакаться. Не громко, с надрывом, как делала вся детвора, а тихо, сглатывая всхлипы и позволяя соленым каплям чертить дорожки по грязным щекам. Вообще, Леонард даже будучи ребенком плакал ужасно редко. Больше бравадился и хмурил лоб, щуря неподестки серьезный взгляд, становясь до смешного похожим на взъерошенного воробья, а если уж и лили слезы, то тихо. Уходя подальше от всех, прячсь в самом дальнем углу гаража. Чтобы даже не пытался думать, что он как девчонка распутил нюни. И самое интересное, в этом тайном месте его всегда находил дед. Ерошил волосы, поднимал на руки и уносил обратно в дом, позволяя Леонарду хоть немного побыть маленьким и капризными. Другой возможности у тогда еще только будущего медицинского гения просто не было.
«А сейчас нет и подавно» - смешок и тело просто откидывается на стул, позволяя правой руке безвольно скользнуть вниз. «У меня вообще сейчас ничего нет»
Тихий хмык мягко утонул в вязкой тишине, а ___ легко прикрылись. У Маккоя действительно ничего не было.
Жена отобрала мир в лице дочери, болезнь и собственный эгоизм – отца.
- Как же глупо, - мужчина фыркнул. Медленно оттолкнулся от спинки, сцепил ладони в замок, укладывая локти на стол, и утыкая в них лоб.
Его руки… Его называли врачом с легендарными руками. С колдовской силой в длинных пальцах и широких ладонях. Иногда казалось, что он может вылечить всех и вся, что нет такой болезни, что не смог бы победить, но Леонард лучше других знал. Это заблуждение.
«Большое, огромное заблуждение» - взгляд щурится, дыхание рвется на части. Движения медленные, словно проходящие сквозь воду. Дыхание такое же. Нарочито спокойное, медленное.
Иногда его пациенты погибали: от ран, от отравления, от неизвестной хероборы, от того, что сами теряли желание жить. Они умирали, улыбались обескровленными губами или же даже не дергались, едва пульс переставал биться. Они умирали и оставляли его жить даже, осознавать и понимать: он не господь Бог, а старуха с косой в этом шахматном раунде одержала очередную сокрушительную победу.
«И сегодня у нее почти получилось» - кулак громко хлопнул по столешнице, правая рука тут же взметнулась к лицу, закрывая глаза и заставляя Леонардо жмурится и тихо дышать сквозь зубы.
Его мотало. Ему было тяжело. Его знобило, а все потому что Джим опять умудрился чуть не помереть у него на руках.
На очередной безопасной планете класса М. На очередной естественно безопасной миссии по изучению планеты. А то, что ни одна миссия у них скучно и просто не заканчивалась, что у них всегда все через до и это место, а то что когда-нибудь Маккой может просто не успеть спасти эту чертову капитанскую задницу, что в каждой бочке затычка, который в очередной раз подхватил непонятный вирус, что заставлял тело буквально разлагаться на глазах.
Почему Джим? Почему не он, Маккой? Какого собственно черта?
- Черт!
Стакан громко разбивается об стену, глуша тихой звук расходящейся двери в комнату.
Да если бы и не глушила, то Маккой вряд ли бы хоть что-нибудь услышал. В ушах звенело. Он в исступлении смотрел на осколки на полу и мокрое пятно на стене. Его знобило и трясло. Было настолько плохо душевно, что все это отдавало на физическом уровне. Это было невыносимо.
- Доктор?
Спокойный голос заставил вздрогнуть и слегка обернуться.
- Спок? – очень тихо и загнанно, но вскоре темперамент взял свое. – Какого черта ты тут делаешь?
Маккой не хотел видеть себя со стороны, и оборачиваться не смел. Спок не бесчувственный чурбан, каким хочет казаться. Он чуткий. До ужаса чуткий, что б его.
- Вы забыли заблокировать дверь, доктор Маккой, - чужой голос заставил матернуться и резко дернуть головой. – А еще ваша рука. Вы ранены.
- Что? – тело само собой выпрямилось, взгляд тотчас дернулся к ладоням. Н-да, и когда успел. – Черт.
Мужчина врыкнул, резким шагом пересек комнату, подбираясь к кожному регенератору. И откровенно ругаясь на самого себя. Повредить ведущую руку. Это сильно.
- Да твою ж… - ладони дрожали. Нервы, нервы, нервы. Господи, что же с ним такое…. – Черт, черт…
- Доктор… - чужой монотонный не возглас, а утверждение тверд и раздается почти над ухом, заставляя дернуться, чуть не выронить регенератор и отчаянно ругаться.
- ЧТО?! – Леонард готов рычать, рвать и метать. Он устал, заебан и просто вымотался, он готов уже просто послать коммандера на три веселых и в пеший эротический, но… почему-то замирает, едва чужая ладонь накрывает его собственные почему-то сейчас совсем не твердые руки.
Длинные пальцы с утонченной ладонью спокойно перекрыли хаотические метания, заставили вскинуться и взглянуть в темные, подернутые печалью глаза. Чтобы там не говорил хобгоблин этот, какие маски не носил, а глаза не врут. Живые они. Человеческие. От матери.
- Давайте я… - голос коммандера тихий, уверенный, успокаивающий. Что за магию использует он хрен поймешь. Хотя нет, поймешь, ибо он тактильный телепат. Но… к черту все.
Маккой просто кивает. Он устал и позволяет увести себя на диван. Из него словно бы разом выкачали весь гнев. Словно бы шарик мальчишка проткнул иголкой и заставил тот сдуться немедленно.
Он только отстраненно наблюдает, как коммандер берет его ладони в свои, как протирает от крови, как дезинфицирует, как прикладывает регенератор. Тихое жужжание наполняет каюту, говорит что-либо не получается. Взрыв сменяется апатией и бесконечным бессилием. Леонард даже не подозревал, что можно так устать.
Его день начался через жопу: Джослин не дала добро на следующую встречу с Джоанной, светлокурые и дурнолобые энсины угробили образцы, а спуск на планету вообще пошел по звезде, доказывая, что будь на месте Маккоя в десанте тот же коммандер, всего этого можно было бы и избежать.
«Старый, потрепанный, сельский иди…»
- Доктор! – возглас рубит тишину, словно нож масло, ладони уже залечены, а Маккой проворонил момент, когда Спок убрал регенератор к чертовой матери и просто держал его огрубевшие «колдовские руки» в своих. – Хватит… Вы не виноваты.
- Нет… не хватит Спок … - Маккой преувеличенно мягко качает головой, усмехается, не замечая того, как коммандер крепче сжимает его ладони, и просто кривит рот в ухмылке. – Не хватит. Джим чуть не умер из-за моей ошибки. Из-а того, что не доглядел, не проверил и позволил ему хватать эту дурную флору-фауну руками! Я, слышишь? Я! И мертв он был бы из-за меня! Из-за моей ошибки, из-за моей невнимательности, из-за того, что я просто не успел бы его спасти, черт возьми!
Леонард вскидывает, щурит глаза, которые почему-то слезятся и замирает натыкаясь на искру испуга в чужих глазах. Точно. Телепат. Контактный. Как он мог забыть. Спок же не выносит таких эмоций. Он же вулканец.
- Прости Спок… Я… - плечи опускаются, голову ведет то в одну, то в другую сторону. Леонард почти ненавидит себя.
- Доктор… - голос на минуту смолкает, чудится движение, будто полувулканец слегка ведет остроухой головой, а после тон крепнет. – Леонард. Джим жив. Твоей вины здесь нет. Произошедшее… - чудится словно бы вздох, - как говорите вы, земляне, стечение обстоятельств. Ни вы, ни даже я не смогли бы его предотвратить. Вот и все…
- Спок… я устал. Понимаешь? Устал…
Сил нет. В других обстоятельствах, при других регалиях, Маккоя бы точно никак и никогда, а так… Он просто поддается инстинкту и усталости и утыкается влажным лбом в чужое острое плечо, щурится, кусает губу, и обмякает, едва его уверенно сгребают в объятия и кладут эти чертовы длинные пальцы на макушку.
Спок не спрашивает. Не говорит. Он молчит и позволяет Маккою беззвучно рыдать в плечо, как когда-то позволял дед. Он только крепче прижимает неясного и почти убитого человека к себе, думает о чем-то своем вулканском и просто не дает потеряться в этом чертовом дне.
У Маккоя после развода не было ничего. В академии появился Джим. На Энтерпрайз добавился Спок.
А еще у него была ксенополицетемия, что пожирала его изнутри, что сушила его и убивала, сжирая заживо. С каждым днем она прогрессировала и забирала энергию, желание жить и просто хоть что-либо делать. Знали об этом Спок? Нет. Говорил ли Маккой об этом Джиму.
Леонард узнал про болезнь этим утром. А дальше день пошел по путям искривленным. Времени не было, да и впрочем желания.
Будет ли он говорить об этом? Нет. У Маккоя всего два месяца на то, чтобы составить план, как дать на подпись Джиму лист об увольнении, чтобы тот подписал не глядя, и кого оставить после себя. А после… он даже не знает, что будет после.
А пока… У Маккоя не было ничего. Но теперь появился Джим, а после него Спок.
И сейчас, греясь в чужих объятиях, успокаиваясь и отпуская истерику, он просто старался не думать ни о чем и ни ком. Ибо… у Спока тоже ничего не стало, после гибели вулкана, и появилось здесь. На Энтерпрайз.
А стать причиной чужой боли Маккой отчаянно не желал.
Ведь когда у него тоже, ничего, кроме костей не было. А душа и дом появились внезапно.
@темы: челленджи